«Почаще вспоминайте, как много вы сделали».
Интервью с нейрохирургом Александром Фраерманом
Со светилом нейрохирургии и доктором медицинских наук Александром Петровичем Фраерманом я встретилась накануне его 85-летия и узнала, что необязательно учиться на пятерки, чтобы стать Человеком. Что можно далеко не сразу найти свое дело. Что не нужно бояться сказать свое слово. Что можно и нужно бороться за то, в чем уверен. Что нужно вырастить таких учеников, которые превзошли бы тебя...
«Не надо часто заглядывать в паспорт»
- Александр Петрович, Всемирная организация здравоохранения определяет старость как «равноценный и самобытный этап жизненного пути, на котором фокусируется ценностный опыт человека». Почему же многие считают, что старость не радость, и что это время «доедать, донашивать, доживать»?
- Есть старость по паспорту, а есть по восприятию жизни, по внутреннему ощущению. И они не всегда совпадают. Иногда пациенту 50-60 лет — а говоришь, как со стариком. А есть люди за 70-80 лет с активной жизненной позицией, с интересом к политике, литературе, музыке. Мой 85-летний приятель, например, любит ходить на концерты. Конечно, такие люди не будут «доживать», а найдут чем заняться.
- Как сохранить радость и вкус к жизни в преклонные годы?
- Не надо часто заглядывать в паспорт и смотреться в зеркало. Стоит почаще вспоминать, что многое сделано, ученики успешно работают — а значит, я могу уйти, и все будет в порядке. Но я рад, что продолжаю работать. Я общаюсь с коллегами, со студентами, консультирую больных… Вот как почувствую, что стал им не нужен — уйду.
- Счастливая старость — это не дар небес, а закономерный итог жизни. Как правильно прожить молодость и зрелость, чтобы наслаждаться яркой и теплой «осенью жизни»?
- Никогда не задумывался над этим. Просто много работал. В 1960-е годы нужно было открывать в нашем городе нейрохирургический центр. Больных нашего профиля было немало, а вот специалистов и коек — нет, поэтому пациентов рассредоточивали по разным больницам. И вот приходилось ездить из одной в другую, оперировать, консультировать... Дежурств было 10-15 в месяц — при норме четыре-пять.
При таком темпе работы приходишь к пожилому возрасту с пониманием, что ты в жизни не ленился, не берег себя. Когда что-то да сделал за жизнь — есть удовлетворение, радость, есть что вспомнить.
«Не помню, чтобы меня наказывали»
- Чтобы еще в юности «поймать» правильный жизненный настрой, наверно, надо обладать какими-то здоровыми, созидательными установками. Как они сформировались у вас?
- Основную роль в этом играют родители. Мои мама и отец были очень порядочными доброжелательными людьми. Служащие среднего достатка. Не помню, чтобы меня били и вообще наказывали. Не помню нотаций. Наверно, своим поведением по отношению друг к другу, отношением к людям мои родители и воспитывали меня. Глядя на них, я выучился главному — порядочности в семье, дружбе, профессии.
Большую роль в моем становлении сыграла и супруга. Мы с ней родились в одном году, в одном месяце, с разницей в десять дней. Познакомились девятиклассниками, а на пятом курсе мединститута поженились.
Я ведь до поры-до времени учился мало и плохо. И на первых курсах мединститута мне было неинтересно, ведь надо было много зубрить. Спорт — вот что меня увлекало! Волейбол, баскетбол... Пять дней в неделю я пропадал на тренировках.
И тогда жена сказала: выбирай, или профессия, или тренировки. Будешь столько времени отдавать спорту — не станешь специалистом. И я немного отошел от спорта, стал больше заниматься учебой, а на третьем курсе увлекся хирургией.
- Некоторые долго не могут понять, чем же им заняться в жизни. Как свое призвание нашли вы?
- Я вообще о нем не думал. И мечты о какой-то конкретной профессии у меня не было. Можно сказать, я пришел в медицину случайно. Хотел получить высшее образование, поскольку это было важным для моих родителей. А специальность я выбирал по такому принципу - чтобы это было не связано с математикой, с ней я не дружил. Была мысль: может, учителем? Но вспомнил, как мы балбесничали на уроках. Учитель — он же мученик! Нет, такого мне не хотелось. Поэтому мы с другом выбирали между сельхозинститутом и медицинским. Внутренние голоса на тот момент молчали.
- А как определились со специализацией — нейрохирургией?
- И в нейрохирургию попал случайно. После мединститута мы с женой уехали работать в Кировскую область. В тамошней областной больнице решили открыть нейрохирургическое отделение, и меня отправили на пятимесячную стажировку в Москву, в институт имени Бурденко. Нейрохирургия тогда была молодой, развивающейся специальностью, хотя трепанации делал еще Гиппократ — при раскопках находят черепа с просверленными дырочками.
Возможно, мы с женой и остались бы в Кирове, но родители попросили, чтобы мы вернулись в Горький. У них пошаливало здоровье. Так я на несколько лет отошел от нейрохирургии, работал хирургом общего профиля. А в 1963-м в Горьком открылась нейрохирургическая больница №39, и я перешел туда, а в 1975-м возглавил нейрохирургический центр, созданный на ее базе.
- Вы сразу приняли это предложение? Не было страха, что не справитесь?
- Был. И вот когда я пожалел, что не был в аспирантуре и ординатуре. Потому что многому пришлось учиться на ходу, у старших коллег. У профессора Леонида Болеславовича Лихтермана — как заниматься научной работой. Тонкостям хирургии — у Николая Ивановича Аржанова, у профессоров из института Бурденко. В те годы мы провели много совместных операций: то мы оперировали, а они ассистировали, то мы ехали в Москву и ассистировали им. Сейчас бы это назвали мастер-классом…
«Не слушаю, что про меня говорят»
- Александр Петрович, а как вы пришли в науку? И главное — зачем?
- Еще в 1973-м я стал старшим научным сотрудником в Горьковском институте травматологии и ортопедии (ГИТО, сейчас ННИТО). Это была форма роста, повышения профессионального статуса. Я защитил кандидатскую, а через 10 лет — докторскую.
- Как не бояться сказать новое слово в профессии, в науке?
- Бывает наука, высосанная из пальца. У меня же наука — сгусток практики, она вышла из реальной деятельности. Мои труды — это научное обобщение моего практического опыта. А когда ты уверен, что говоришь правильно, можно и нужно за это бороться.
- У иных светил или ни одного ученика, или же ученики, меркнущие на их фоне. Вы же вырастили одного из лучших хирургов-вертебрологов России Ольгу Перльмуттер, вашего преемника на посту главы нейрохирургического центра Леонида Кравца...
- Да, я вырастил 24 кандидатов наук и четырех докторов. И считаю, что ученик должен не просто повторить учителя, но и превзойти его. Я всегда радовался успехам своих учеников, как родители радуются успехам детей. И всегда старался, чтобы оперировал не я один. Если ученики что-то хотели сделать иначе — я их не ограничивал. Если тебе есть кому передать свое дело, если ты помог становлению преемника, то это очень правильно. Я в
75 лет передал руководство нейрохирургическим центром моему ученику Леониду Яковлевичу Кравцу.
- Почему решили уйти?
- Уйти надо вовремя. Основную жизненную задачу я выполнил. Ученики переросли учителя. Стало подводить здоровье. Все это сложилось в решение, что пора.
- А вообще, он ощущается, этот момент, когда ты понимаешь, что сил становится меньше? Или все происходит плавно и незаметно?
- Я до 70 лет не ощущал. Активничал. По два-три раза в сутки выезжал в разные больницы. Когда ты молод и здоров, ты питаешься этой активностью, и в тебе уйма энергии. И ты работаешь в этом темпе, не особенно думая, сорок тебе или шестьдесят.
- Чем выше поднимается человека, тем больше у него завистников. Вы считаете, нужно как-то противостоять их проискам?
- Действенных недоброжелателей не припомню. А ото всех прочих меня защищало такое правило: я никогда не слушаю, кто что про кого сказал. И про себя, в том числе. Я всегда отвергал сплетни, когда мне поначалу пытались их приносить. Думаю, что поэтому в коллективе, который я возглавлял, не было больших трений.
- Каким будет коллектив, во многом зависит от того, какой тон задаст руководитель. Как вам удалось создать здоровую рабочую атмосферу?
- Здоровая обстановка не создается указаниями, приказами и прочими жесткими волевыми действиями. Нужно самому честно и много работать! Прежде чем требовать от других, потребуй от себя. Второе - правильный подбор кадров. Некоторым я прямо говорил: тебе в нейрохирургии работать нельзя.
- Чего вы не могли простить коллегам?
- Халатность, невнимательность. Ошибки простить можно. И я всегда прощаю тех, кто их осознает.
- Хирургия — высокострессовая профессия. Как не перегореть? Как не уйти в невроз, депрессию, вредные привычки?
- Нейрохирургическая операция — трудозатратная и многочасовая. Имеет значение каждый миллиметрик. Но усталость после успешной операции приятна. Наоборот, ощущаешь даже прилив энергии.
А если операция неудачная — просто идешь и оперируешь снова и снова. Чтобы хороший результат перекрыл негатив от неудачи.
- Кардиохирург Николай Амосов в своей книге «Мысли и сердце» признается, что было время, когда от нервных перегрузок и неудачных операций он стал выпивать больше, чем обычно.
- Мы с коллегами тоже иногда после операции выпивали понемногу коньяка. Один московский профессор уезжал в лес и гулял там часа два-три. У меня иногда и так было: запрешься в кабинете, сядешь в кресло, закроешь глаза и так сидишь час. Не берешь трубку, не откликаешься на стук в дверь…
- Некоторые считают, что способности, таланты даются не всем, и у кого их нет - тем «дергаться» бесполезно.
- Допускаю, что есть талантливые хирурги, но у меня никакого таланта точно нет. В школе я учился средне, звезд с неба не хватал, и ничто не предвещало, что я стану тем, кем стал. В моем понимании талант — это то, что достигается каждодневным трудом.
- Ваша личная формула счастья?
- Сложный вопрос… над которым я никогда не задумывался.
- Но вы счастливый человек?
- Абсолютно! Я счастлив в работе, в семье, в детях, внуках и правнуках, счастлив в коллегах, счастлив в друзьях.
- Вы атеист. С какими чувствами вы думаете о неизбежном, зная, что дальше нас ничего не ждет?
- Не думаю об этом. Пока ты жив — живи. Смерти не боюсь — уже все сделано. Хочу только, чтобы она пришла одномоментно. Жить долго и умереть одномоментно, как говорит знакомый профессор...